Старый фельетон, а как актуально и ныне
Наталья Ильина
КЛЕТКИ ДЛЯ ГЕРАСИМА
(записки молодой учительницы)
Они не верили, что Муму погибнет. Они очень за неё боялись, но надеялись: Герасим что-нибудь придумает… Когда я поднимала голову от книги, я видела эту боязнь и эту надежду в устремлённых на меня глазах… Но Герасим, привязав кирпичи к шее Муму, бросил её в воду. Я читала:
− «Герасим ничего не слыхал, ни быстрого визга падающе1 Муму, ни тяжёлого всплеска воды; для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас, и когда он снова раскрыл глаза, по-прежнему спешили по реке, как бы гоняясь друг за дружкой, маленькие волны, по-прежнему поплёскивали они о бока лодки и только далеко позади к берегу разбегались какие-то широкие −
− Зачем он так сделал? − отчаянным голосом крикнул Вова Котков.
− Потому что обещал! – сказала Лена Гурко. – Уж он такой, раз обещал, значит, исполнит!
Мои ученики зашумели: Герасим не должен был держать слово! Ведь кому он дал слово? Этим негодяям, этим подлизам…
− И зачем кирпичи? Пусть бы он её бросил, а она бы выплыла. И тогда он сказал бы…
− Он не может сказать, он немой!
− А я бы…
Это произнесла Ира Сушкина, но добавить ничего не смогла, потому что заплакала.
Позже в учительской пожилая преподавательница Клавдия Сергеевна спросила, почему на моём уроке было так шумно. Я сказала почему и добавила, что, мне кажется на уроках литературы мысли и споры – самое главное. «Самое главное – дисциплина!» − сухо ответила Клавдия Сергеевна.
Сегодня на мой урок явилась Клавдия Сергеевна. В этот момент отвечал Вова Котков. Он пытался рассказать о том, как прачку Татьяну выдавали замуж за пьяницу Капитона:
− Она говорила: «Слушаюсь, слушаюсь». Только она не хотела на нём жениться…
− Так нельзя говорить! – перебила Лена Гурко.
− Отстань! Я же не сказал, что она не хотела жениться на Герасиме. Это он хотел за неё выйти!
− Так нельзя говорить! – упорствовала Лена Гурко. – Мужчины не выходят, а женятся, а женщины – наоборот.
Лицо у Клавдии Сергеевны было суровое. Я сделала внушение Лене Гурко: хоть она и права, но перебивать не нужно. Затем я усадила Коткова и вызвала Иру Сушкину.
− Что ты можешь нам сказать о гибели Муму?
Спотыкаясь, но в общем довольно толково Ира поведала нам о том, как Герасим взял лодку и поехал с Муму по реке…
− И пусть бы он уехал! Далеко-далеко! И стал бы работать дворником у кого-нибудь другого! И тогда бы…
Тут перебила я:
− Рассказывай о том, что было! Ну? Итак, он взял кирпичи…
− Кирпичи повторила Сушкина, − кирпичи…
И тут она громко всхлипнула и пришлось её усадить.
… Весь вечер просидела над книжкой, которую дала мне вчера Клавдия Сергеевна. Книжка называется так: «Рассказы И. С. Тургенева в школе. Пособие для учителя». Автор – П. Г. Воробьёв. Издательство «Просвещение», Москва, 1968.
Читала пособие, но мысли мои всё возвращались к вчерашнему разговору с Клавдией Сергеевной… Тут в предисловии написано, что рассказы Тургенева «подвергаются при изучении педагогическому и собственно методическому препарированию …». А я не хотела препарировать! Я хотела, чтобы дети просто полюбили Герасима и Муму, чтобы дети почувствовали всю несправедливость… Мне не дали договорить: «Прекрасно. Допустим, они полюбили и, допустим, почувствовали. Но сотрудникам районо, которые скоро придут проверять работу школы, нет дела до того, кто что чувствует. Сотрудники районо будут слушать ответы учащихся, а не вникать в их ощущения!» – «И я думала, что дети должны своими своими словами…» Меня снова перебили: «Когда они ещё найдут свои слова, а проверка будет в следующем квартале! Советую вам прекратить самодеятельность и работать, опираясь на указания пособия. Результаты будут отличными, можете мне поверить!»
Ей надо верить. У неё огромный опыт, а я преподаю лишь первый год… И вот я изо всех сил старалась вникнуть в указания пособия.
Читала до тех пор, пока в комнату не ворвалась моя младшая сестра Люся с криком: «Где моя книга?» – и выхватила у меня из-под носа то, что я читала. «Я сказала: «Ты с ума сошла!» – но Люся показала обложку, на которой было написано: «Приготовление кондитерских изделий», и торжественно умчалась. Видимо, пока я говорила по телефону, Люся с её вечной безалаберностью сунула на мой стол свою книжонку, прикрыв ею пособие для учителя. Но я-то, я-то хороша! Как я сразу не заметила, что читаю совсем не то!..
Позже, когда Люся легла спать, я взяла её книжку и стала сравнивать со своей, пытаясь найти какое-то объяснение случившемуся. Объяснения не нашла: в пособии для учителя говорилось об одном, а в «Приготовлении изделий» – совершенно о другом! В моей книге сказано, что «задача при изучении рассказа… должна заключаться в осознании и усвоении идейного смысла его го главных героев», а в Люсиной – что «задача при тепловой обработке заключается в повышении усвояемости пищевых продуктов»… В одной книге сказано, что «в целях постижения творческой истории «Муму» следует знакомить учащихся с биографией писателя», а в другой – «в целях сохранения первоначального вида карамели последнюю следует глянцевать». В моей книге сказано, что «работа будет заключаться в выборке и внесении в схему», а в Люсиной – что «работа будет заключаться во введении в состав муки, воды и дрожжей»… Тут «в процессе фронтальной беседы с классом», а там «в процессе выпечки теста»… Тут: «…по ходу раскрытия сюжета учитель получает возможность», а там – по ходу взбивания сливок кондитер тоже получает какую то возможность… Короче говоря, авторы толкуют о вещах, ничего общего между собой не имеющих, а моя рассеянность непростительна. Легла спать расстроенная.
На третий вечер упорного чтения и борьбы с собой во мне произошёл перелом: я вникла в пособие и усвоила его рекомендации. Объяснила сегодня детям, что мы начнём по новому проходить рассказ «Муму». В пособии рекомендовано начинать с «ознакомления детей с портретом Тургенева». Не следовало показывать учащимся портрет писателя в старости, а следовало показать им молодого Тургенева… «Такой портрет идёт по прямому назначению и тем самым позволяет избежать опасности ложно ориентировать учащихся в отношении Тургенева как автора «Записок охотника».
Продемонстрировав идущий по прямому назначению портрет и избежав тем самым ложной ориентации учащихся, я начала говорить вступительное слово… Но только я успела сказать, что внимание писателя неизменно привлекали представители из народа, как меня перебила Лена Гурко:
Так разве можно сказать: «представители из народа»?
Несносная Лена права. Одно из двух: или «выходцы из народа», или «представители народа». Но причём тут я! В пособии для учителя ясно сказано «представители из народа». Язык развивается, и, видимо, сегодня так уже можно сказать… Я сухо произнесла:
– Очень прошу меня не перебивать!
После чего я беспрепятственно продолжала своё вступительное слово, тщательно придерживаясь текста пособия… Вскоре, однако, я заметила, что учащиеся ведут себя скверно. Девочки хихикали, шептались и, уловив слова: «А ещё мне подарили шарфик», я поняла, что речь идёт о вещах, не имеющих отношения к уроку. Я хотела поставить девочкам в пример мальчиков, которые сидели тихо и что-то записывали, но, подойдя ближе, увидела, что мальчики ничего не записывали, а играли в крестики-нолики. Двух учащихся я поставила носом к стене, трём сделала замечания и пригрозила, что в следующий раз отберу у провинившихся портфели и вызову родителей. Порядок был восстановлен.
… В пособии указано, что «по ходу раскрытия сюжета учитель получает возможность подключить» к своей речи рисунки художников–иллюстраторов реалистического направления… «Конечно, каждую художественную репродукцию следует выразительно и впечатляюще проговаривать в тесной связи с содержанием изучаемого школьниками произведения. Только при таком условии элемент наглядности станет компонентом живого слова».
Указания выполнила. Иллюстрации подключила, каждую впечатляюще проговорила и надеюсь, что в результате моих усилий элемент стал компонентом. Воспитательные меры, принятые мной на предыдущем уроке, своё действие оказали: учащиеся сидели смирно и дисциплинированно разглядывали иллюстрации, передавая их друг другу. Вопросов ни у кого не возникало. В конце урока послышался посторонний звук. Оказалось, что Вова Котков заснул и ударился лбом о парту. Видимо, мальчик переутомлён.
« В процессе фронтальной беседы с классом», как сказано в пособии, провела сегодня опрос учащихся. Согласно рекомендациям пособия рассказ был мною разбит «на четыре конструктивных части, каждая из которых имеет своё событийное содержание». Опрошенные отвечали гладко. Но во время ответа Лены Гурко, которая сделала развёрнутое сообщение о содержании второй части, случилось странное… На какие-то секунды, я, видимо, утратила представление о том, где нахожусь! Вернул меня к действительности ужасный воющий звук, и я в ужасе поняла, что я сама громко зевнула! Хуже было другое: очнувшись, я увидела, что отвечает не Лена Гурко, а Ира Савушкина. Как я могла забыть о том, что усадила Лену и вызвала Иру? Или с самого начала отвечала Ира, а не лена и я их почему-то спутала! Я постаралась не выдать свою растерянность, строго сказала: «Хорошо Савушкина, садись», – двух хихикающих учеников поставила носом к стене, и порядок был восстановлен. Отныне прекращаю вечерние занятия и буду раньше ложиться спать.
Мой урок неожиданно посетила сегодня Клавдия Сергеевна. Я решила продемонстрировать ей достигнутое. На вопрос: «Что собой представляют первая и вторая части произведения?» – Гурко ответила как по писаному: «Первая часть произведения представляет собой экспозицию, а вторая – изображение незадачливой любви Герасима к Татьяне». Затем я вызвала Савушкину. «Каковы главные события третьей части?» На это Ира ответила, почти точно цитируя соответствующие строки пособия, таким образом: «Роковая встреча Муму с барыней, конфликт Муму с барыней, похищение собачки и возвращение Муму к Герасиму…» – «Объясни-ка нам, Савушкина, – сказала Клавдия Сергеевна, почему возвращение Муму к Герасиму названо «мнимой развязкой»?» Ира ответила так: «А потому, что затем состоялось вторичное разлучение Герасима с Муму по произволу барыни, завершившееся утонутием животного с помощью привязанных к шее последнего кирпичей». Клавдия Сергеевна одобрительно кивала, лицо её как-то помягчело… Успокоившись за Иру, я обвела глазами класс, и вовремя: Котков клонился набок. Ещё секунда – и мальчик свалился бы в проход между партами. Я громко сказала: «Котков!» Он вскочил, как встрёпанный, и сразу же заговорил: «Будучи по природе существом общественным, Герасим горячо привязался к барыне, однако под давление Муму был вынужден барыню утопить…» Поскольку Ира уже своё отбарабанила, она догадалась сесть, а Клавдия Сергеевна полагала, видимо, что и Коткова я о чём-то спросила… Во всяком случае, она снова одобрительно кивала, учащиеся сидели тихо, и, кажется никто, кроме меня, не заметил, что мальчик спросонок несёт бог знает что… Я сказала: «Хорошо, Котков. Садись». Но он нёсся дальше: «В знак протеста немой дворник решительно порвал с городом и удалился в трактир, где его ждал труд на лоне природы…»
Тут, на моё счастье, прозвенел звонок.
Поскольку «событийное содержание» дети усвоили, пора было переходить к образам...
Мне случайно попался этот старый фельетон. Я прочитала его и подумала, что как бы не было плохо той учительнице, современным учителям приходится гораздо хуже. Нынешних учеников так просто к порядку не приведёшь. Они очень хорошо знают свои права, но очень часто не хотят знать своих обязанностей, очень хорошо знают, на что учитель не имеет право, и не хотят признавать его прав. Если сегодня учитель попробует отобрать портфель ученика и вызвать его родителей, то это очень плохо кончится для учителя, т.к. в данном случае, он посягает на собственность ученика и, в лучшем случае, родители ученика будут жаловаться на учителя директору, а в худшем случае – звонить в вышестоящие инстанции. А скучный урок ученики будут просто бойкотировать, о дисциплине можно забыть. Кроме того, современный ученик хорошо знает, что оценку «неудовлетворительно» ему в году уж точно не поставят, как бы плохо он не учился. Кроме того, на мой взгляд, современный учитель находится под гораздо более ужасным прессом. Что-бы не быть голословной процитирую интервью Н. Алексеева с отличником просвещения Телегиным В.Г.
– Что можно сказать о проблемах современной школы?
– Я искренне сопереживаю и сочувствую директорам, педагогам. Сегодня они существуют под чудовищным спудом, страшным давлением циркуляров, распоряжений бумаг.
Учёные-«системщики» утверждают, что излишняя бюрократизация, формализация любой структуры с неизбежностью приводит к её деградации, разрушению. Когда я начинал работать в ГОРОНО на 20 000 учащихся приходилось 5 высококлассных управленцев. Сегодня количество детей уменьшилось вдвое (трагедия!), а число чиновников возросло впятеро.
Дабы обосновать свою целесообразность, обеспечить себе «фронт работы», чиновники и «наверху» и на местах изобретают всё новые формы отчётов…
…Уменьшено количество часов по литературе, математике, физике, черчению. А ведь эти предметы и ум в порядок приводят, и душу формируют. И всё это делается вопреки правильным словам руководства страны о том, что приоритет должен быть отдан инженерам, техникам, рабочим. (Мы и Город, 25 февраля 2009 г).
Сегодня этой учительнице было бы некогда читать параллельно постороннюю литературу, да и на раздумья времени тоже не хватило бы. Она бы без конца готовила бы учащихся к ЕГЭ, различным конкурсам и олимпиадам разного масштаба, бесконечные отчёты и пр. Ученикам, которые хотят получать знания, также приходится несладко – их постоянно посылают на все конкурсы, олимпиады и т.д. Им просто некогда учится, а учителям некогда учить, и, к тому же при сокращённых часах результаты требуются те же. В этом случае им предлагаются в стенах той же школы получать знания платно на курсах. Вот такой нынче получается расклад (или разлад?)
| 
